Рассматривая в окно этот угрюмый, застывший Мир, Сид не замечал, что опять начинает тонуть в бездонном море из своих слов и мыслей, что земля в очередной раз уходит из-под ног, что вновь реальность постепенно растворяется и исчезает, оставляя после себя лишь пустоту, в которой существует голос, повторяющий одно и то же снова и снова, словно песню в сломанном плеере. Пустоту, в которой над головой — лишь свинцовое небо; пасмурное, но прекрасное; расколотое и разрушающееся; больное, покрытое синяками небо. 
— Что такое этот «Муген-дай»? Утопический мир? До тошноты прекрасное «райское» местечко? Меня не привлекает ни его мёртвая красота, ни его сущность. Этот хрустальный мир имеет предел, следовательно, он ограничен. Всё ограниченное является познаваемым для человеческого мозга. В конце концов, существование здесь не может иметь какого-либо смысла. К чему стремиться? В итоге всё равно дойдёшь до предела, а в худшем случае умрёшь. Это место не вызывает никаких эмоций, никакого интереса. Ничего. Оно не даёт шансов на развитие. Хочу, чтобы каждый момент в этом гадюшнике проходил мимо мимолетной вспышкой, чтобы он задерживался в моей памяти лишь на миллисекунду. 
Эта пустота — плод воображения Леона. Мир, в котором он может остаться со своими мыслями один на один. Мир, который отражает всю его сущность. Здесь всё подчиняется его желаниям и настроениям. Погода в этой псевдопустоте сегодня — нарастающее переживание с порывами ужаса. Местные жители? Канули в Бермудский треугольник. Лейтмотив — глухое эхо мыслей.
Лёгкий шум извне, и границы этого мира начинают размываться, его краски тускнеют, а бездонное море мыслей превращается в грязное и зловонное болото негодования. Пронзительный крик — небо утратило всю свою былую привлекательность, эхо умолкло, и на смену ему пришла сводящая с ума тишина. Звуки, доносящиеся из квартиры, заставили юношу вспомнить о реальности, к которой он бы предпочёл не возвращаться так скоро.
С линии горизонта взгляд Леона плавно соскользнул на местные постройки, не отличавшиеся особой замысловатостью и эпатажностью, которые, впрочем, казались валидными тем, что ему доводилось наблюдать в «прежней» своей жизни; на случайных прохожих, продолжавших всё так же суетливо передвигаться по улицам; на подоконник, с которого краска почти облезла, а в маленькие углубления бетона давно забилась пыль; на ржавый кривой гвоздь, неаккуратно вбитый в оконную раму; на свою руку, по прозрачной коже которой быстро стекала негустая, водянистая кровь. Юноша равнодушно рассматривал красноватую жидкость. Равнодушие сменялось разочарованием. Разочарование — злостью. Отсутствие боли угнетало его. Какая радость во всех этих случайных порезах, если ты не можешь почувствовать всю их сладость?
Спустя пару минут Леон начал судорожно бродить по комнате. Круг. Второй. Третий. Грохот упавшего стула и звон катящейся по полу бутылки из-под Coca Col'ы. Несчастная бутылка почти успела остановиться, но, увы, её нагнал Сид, который одним ударом с ноги разбил её нахрен о дверь комнаты. На мгновение воцарила тишина.
— Сплошное сраное разочарование, — раздражённо выпалил он.
Звон битого стекла и лёгкий, приглушённый стук, — где-то в квартире вновь поднялся шум. Он разрастался, давил, разъедал мысли. В конце концов, он разжёг любопытство этого юноши так сильно, что его сердце стало биться учащённо, словно им овладел страх.
Леон сделал несколько уверенных и размеренных шагов к выходу из комнаты; под ногами хрустело стекло, а его мельчайшие частички врезались в подошву; мягко провёл пальцами правой руки по деревянной поверхности двери, после чего резко открыл щеколду и слегка толкнул дверь ногой. Выйдя из своего «чертога», он миновал коридор и остановился в проходе кухни, облокотившись левым плечом на часть межкомнатного проёма. На его губах застыла ядовитая ухмылка: сейчас он наконец-таки увидел источник шума, что не давал ему покоя уже длительное время, и этот источник, в свою очередь, смог заинтересовать его за каких-то жалких несколько секунд. На вид это была чудаковатая барышня. Звук удара её ноги о пол каждый раз разносился эхом в холодной и мёртвой тишине комнаты. Она улыбалась.
— Арара, какая дивная и замученная зверюшка. Кажется, что её тело действует само по себе, не слушая разум; что все её движения полностью безумны. Под впечатлением ли я? Да, пожалуй так. Вполне возможно, что в этой дыре будет не так уж и скучно, как я предполагал.
— Эй, что ты делаешь? — спокойно спросил Сид Леон с прежней ухмылкой на лице, — А что делаю я?